ТЮРЕМНЫЕ ЗАМЕТКИ. ЧАСТЬ 5

И говорил мудрый Квадрат бесстрашному журналисту Бойко: «…А живой ты, Вовка, потому, что пишешь про налоговых ментов, а не про обычных. Налоговые не имеют выходов на бандитов, и бандиту нет смысла налоговые заказы выполнять – они живут в разных мирах и никогда не пересекаются. Вот если бы ты про УБОП стал писать, как тот парень из Славянска, вот тогда точно ломиком по голове получил бы».

«Хорошо, дядя Коля, про УБОП я буду писать только под псевдонимом».

IX

Квадрат всю ночь мучается. У него болит сердце, он задыхается от камерной сырости, встает, ходит, опять усаживается на нары.

Утром его должны повести «на санкцию», и еще неизвестно, вернется ли он в эту же камеру. В СИЗО он все равно окажется не раньше понедельника, но его могут перебросить в другую хату после суда – кто их, ментов, знает, что у них на уме. Поэтому мы проговариваем с Квадратом варианты дальнейших контактов.

Если я окажусь в СИЗО, там уже будут предупреждены о моем пришествии, и я не пропаду при любых раскладах. Режим в следственном изоляторе куда помягче, нежели в ИВС, за небольшую мзду охранники могу позволить запросто шляться по камерам, и Квадрат уже распланировал мою будущую работу. Перво-наперво, он организует интервью со старейшим вором Донецка Автобусом, во-вторых, намерен провести меня в камеру к краматорским «мокрушникам», которые сейчас парятся в подвале СИЗО. Может быть, удастся «по ошибке» попасть на пару часов на «малолетку», посмотреть на материальное воплощение слова «беспредел».

На случай, если у налоговиков осталось хотя бы капля ума и меня все-таки выпустят, Квадрат оставляет координаты людей «на свободе» и способы связи с ним в СИЗО.

Старик заходится кашлем, встает с нар:

– Все, как пойду на тюрьму, брошу курить. Так и сдохнуть недолго. Самое страшное в тюрьме – это чахотка. Ты видишь, что пол в камере намного ниже порога? Это потому, что раньше он был деревянным. А потом доски сняли, и в тюрьмах начался повальный туберкулез. Мало того, что пол холодный, он ведь еще и пыльный. Ты посмотри – идешь, как по пляжу, сплошной песок. И этим песком приходится дышать. А как начнешь заметать пол, так, обрати внимание, какие-то клубки выметаешь, на мотки проволоки похожие. Это чахотка и есть.

– Это, наверное, разновидность плесени какой-нибудь.

– Не знаю я, что это за клубки, но давно замечено, как в камере они появляются, жди туберкулеза.

Квадрат опять укладывается на нары, какое –то время лежит молча, потом снова поворачивается ко мне:

– Интересно, уже шесть есть или нет?

– Вроде, на ДМЗ еще не гудело. Но похоже, что на улице утро…

– Вовка, – Квадрат приподнимается на нарах и садится по-турецки, – а ты не задумывался, почему ты еще живой?

– Должно быть, шума не хотят начальники областные.

– Какого шума? Вон, в Славянске менты журналиста замочили год назад и плевать им на шум, ты, наверное, слышал об этом.

– Да и не только я, вся страна комментирует.

– Да? – Квадрат, оказывается, совершенно не в курсе «дела Александрова», – и чем же оно закончилась, нашли тех ментов?

Я рассказываю о Вередюке, об оправдательном приговоре, о судье Иване Корчистом, о «блестящей» речи, которую произнес на суде, обливая грязью покойного журналиста, заместитель областного прокурора Юрий Балев. Квадрат возмущен:

– Ну, пидары, это же надо, на бомжа мокруху повесить! Ты, Вовка, запомни, ни бомж, ни наркоман на убийство никогда не пойдут. Да и убивать надо умеючи, для этого у ментов есть свои специалисты, а какому-то бомжу никто такое дело не доверит. А живой ты потому, что пишешь про налоговых ментов, а не про обычных. Налоговые не имеют выходов на бандитов, и бандиту нет смысла налоговые заказы выполнять – они живут в разных мирах и никогда не пересекаются. Вот если бы ты про УБОП стал писать, как тот парень из Славянска, вот тогда точно ломиком по голове получил бы.

– Хорошо, дядя Коля, про УБОП я буду писать только под псевдонимом.

– А ты не смейся. Ты не знаешь ментовско-бандитских отношений, не знаешь нашей воровской жизни и потому так легкомысленно ко всему этому относишься. Ты сам подумай: вот какой-нибудь ссучившийся отсидит годков пять, откинется с зоны, кто его на работу возьмет? Это на зоне он завхозом был, а на воле он кто – уголовник. И идет такой опять воровать. Но уже воровать под ментовским контролем, поскольку тот, кто один раз куму преданно в глаза посмотрел, тот уже из ментовских объятий не вырвется. Вот он ворует и стучит, стучит и ворует. С ментами делится. Сам про Мишу рассказывал, который в первый день в камере этой был. А случись какая надобность – такой ссучившийся любой приказ выполнит. Скажут убить – убьет. Ты пойми, менты – они хуже бандитов. У бандитов хоть какие-то правила есть, а мент – он и есть мент.

– Но ведь и в ментовке попадаются порядочные люди.

– Не спорю, случайно, фильмов насмотревшись, идут в школу милиции и романтики. А дальше – они либо сами очень быстро уходят, либо их товарищи по службе сжирают, могут даже наркотики подкинуть. Знал я один такой случай – в Куйбышевском райотделе парень был, так веришь, копейки никогда ни с кого не взял. Вот ему свои же менты наркоту и подбросили, чтобы, значит, белых ворон в их стае не было.

Квадрат опять задыхается, встает с нар, подходит к сооруженной в углу камеры бетонной подставке под телевизор, превращенной нами в чайный столик, пьет оставшийся с вечера холодный чай.

– Ты вот у Сергея спросил, зачем он явку с повинной подписал, а у меня дружок был в Ясиноватой, особо опасный рецидивист, между прочим. Так он перед смертью из камеры жене записку передал: «Беру на себя мокруху, больше не выдерживаю, убивают». Ты прикинь – не щенок какой-то, а рецидивист берет на себя убийство при том что это для него – гарантированный «вышак». Представляешь, как его били? А когда он подписал все показания, менты его просто пристрелили – так сказать, «при попытке к бегству», прямо при выходе из кабинета. Вот и думай, с кем лучше дело иметь – с ментами или с бандитами? Кто в Донецке держит всю торговлю наркотиками? Сам знаешь – менты. А откуда у судей и прокуроров дачи, машины, квартиры – это же все за счет награбленного. За закрытые дела, за смягченные приговоры. Помнишь, несколько лет назад в Донецке было «дело альпинистов»? Тогда пятеро выпускников мединститута, вооружившись альпинистскими принадлежностями, обворовывали квартиры, залазив в них с крыши. И квартиры выбирали не простых работяг – залезли к заместителю прокурора, а у того на журнальном столике из красного дерева три с половиной тысячи долларов лежит. Заметь, раз на журнальном столике – значит для карманных расходов приготовлено. Но это что, когда залезли они в квартиру судьи Конституционного Суда, вот там действительно поживились!

– Это у Людмилы Пантелеевны, что ли?

– Тогда, помню, журналисты запрос направили, а какая же зарплата в Конституционном Суде? Оказалось – 350 грн. в месяц. Весь Донецк смеялся – на один камушек, что «альпинисты» в квартире взяли, этой судье нужно было несколько лет работать.

– Дядя Коля, зачем же тогда воровской мир допускает, чтобы суки существовали?

– Знаешь, это все уходит корнями в первые послевоенные годы. Самая главная ошибка воров заключалась тогда в том, что они не приняли в свой круг после войны тех из них, кто воевал. Ведь не мало было таких, кто бил немцев в составе штрафбатов, вернувшись в тюрьму с орденами, были даже такие, кто принимал участие в параде на Красной Площади. Но воровской мир их отверг, и они ушли к ментам – с этого момента и появились суки как массовое явление. А воевать с ними – через это воровской мир уже прошел, толку, поверь, никакого.

– А сейчас в Донецке авторитеты остались?

– Практически нет. Пара ребят с шахты Октябрьской, ну может еще человека два-три. Автобус – так тот в тюрьме …

– Может, еще с ним увижусь, если в СИЗО бросят…

– Да никто тебя в СИЗО не отправит. Если Куйбышев (начальник СИ №5) узнает, какого гостя ему пытаются подсунуть, он судье сам взятку понесет, чтобы только тебя не арестовывали. Ты ж тюрьму взбунтуешь, – смеется Квадрат, – или того хуже, статью про тамошние порядки напишешь.

В дверь стучит дежурный: «Строиться на проверку!». Мы становимся у стены, гремят замки, на первом этаже противно визжит сигнализация (всякий раз при открывании дверей в камере на первом этаже срабатывает сигнализация на пульте). Следует ритуал проверки: начальник смены выкрикивает наши фамилии, мы называем имя-отчество, охранник с огромным деревянным молотком пару раз стучит по решетку, звучит дежурная фраза: «Жалобы есть?», и двери вновь закрываются.

Мы с Квадратом взялись за новую тему – обсуждаем этап первичного накопления, пройденный отечественными бизнесменами в начале девяностых.

– Ты прикинь, – хрипит Квадрат, – не брезговали тогда ничем. Бабка на базар соленья вынесет, а эти уже тут как тут: «Бабушка, чтобы с твоими огурцами ничего не случилось, одну баночку, пожалуйста, поставь вот в эту сумочку». Дите, помню, из Славянска, на базар, что возле ж.д. вокзала, привезла несколько палок колбасы продать. Так две палки отобрали. Мол, за охрану торгового места. Был такой Белый, который этим занимался, босота местная. Причем, творили все это от имени Гены Узбека. Я как такое увидел – сразу к этой кодле подошел. Помнишь, тогда еще статьи были про людоеда? – Так вот, они в этом людоедском доме возле базара обосновались. Сначала хотели меня прирезать, а потом побоялись, а я говорю: «Ребята, если Узбек узнает, что вы от его имени такое творите, вам не жить». Правда, рассказывать тогда Узбеку про этот беспредел я не стал, сам разобрался и сам порядок навел. Вот так бизнес в Украине и начинался, сейчас, небось, эти отморозки уже в депутатах ходят. Если, конечно, их не пристрелили. Потому как главная особенность нового украинца – непомерная жадность. Сколько раз мне говорили: «Квадрат, иди к нам в бригаду». Зачем? Я и на сотку баксов в месяц проживу, на кусок хлеба и бутылку пива всегда заработаю – с утра прошелся по базару – 50 гривень на кармане есть. И потому 22 года на свободе провел. А тот, кто в трамваях работает, и не может остановиться, пока в день тысячу – полторы не нащиплет, тот и сидит. И где те, кто меня в бригаду звал? – Червей кормят. А все – из-за жадности.

«Савченко, на выход с вещами!». Квадрату сегодня предстоят пустопорожние разговоры со следователем, поездка в суд, свидания с друзьями. Старик берет пакет со своими вещами, поворачивается на прощанье ко мне и кивает на разложенные на нарах тетради: «Ты, Вовка, пиши, но только пиши правду».

X

Мы остаемся вдвоем с Сергеем. Он не принимает участия в наших с Квадратом разговорах, лежит круглые сутки на нарах и пытается осознать себя в новом качестве – обвиняемого по уголовному делу. Сергей разведен, сын живет с бывшей женой, а сам он – с матерью-пенсионеркой, подрабатывающей в больничном пищеблоке. Его пробивает дрожь от самой мысли, что вскоре он окажется в СИЗО, и парень расспрашивает меня о тамошних порядках. Я черчу ему схему следственного изолятора, показываю, где находятся «тройники» (камеры на 4-8 человек, предназначенные для обвиняемых в совершении тяжких преступлений), где – «централ» (общие камеры, набиваемые под завязку народом по 25 –30 человек при вместимости 15), «тубонарий» (тюремная больница), «малолетка», «женская тюрьма».

– А ты что, был когда-нибудь в СИЗО? – Спрашивает Сергей.

– А как же. СИ №5 – это культурно-развлекательный центр в Донецке, славящийся отменной сауной и изысканной кухней. В сауне я, правда, не парился, а вот вкушать с начальственного стола приходилось – работал у меня в СИЗО один знакомый и я, бывало, забегал на ужин. Надо заметить, что такая слава за Донецким СИЗО укрепилась еще со времен ГКЧП.

– Это когда в Москве путч был?

– Нет, Сережа, ГКЧП – это Группа Куликов, Черный, Приймачев, названная так по фамилиям бывшего начальника следственного изолятора и его двух замов. Потом все они перешли на 97-ю зону, что на Гвардейке в Макеевке. Сейчас начальником на этой зоне Приймачев. Куликов давно на пенсии, а Черный, проштрафившись на хозяйственной должности, ушел рядовым опером в налоговую милицию, живет теперь в Киеве. Впрочем, в годы правления ГКЧП я в СИЗО еще не заглядывал, интерес к этому заведению проявился у меня позже, когда я был одержим шальной мыслью сделать интервью с приговоренным к смертной казни, с одной стороны, и исполнителем приговора – с другой.

– А что, здесь еще и расстреливали?

– Расстреливали в Днепре, но приговоренные, осужденные в Донецке и ближайших городах, какое-то время находились в нашем СИЗО в надежде на помилование. А интервью так и не получилось.

Я просвещаю Сергея относительно тюремных порядков, о которых мне рассказывал Олег Москаленко.

– По идее, тебя, учитывая тяжесть статьи, должны держать на «тройнике», однако бесплатно это давно уже никто не делает. Расценки – 100-150 грн. в месяц. Если оплачивать не сможешь, через пару недель тебя перебросят в общую камеру. Квадрат говорил, что на «централе» бывало и по 80 человек. Можешь себе представить эту радость – спать по очереди с каким-нибудь завшивленным бомжом.

– У матери таких денег нет, у нее пенсия 80 грн. плюс еще подработка в больнице, но тоже совсем немного…

Но больше всего Сергей, наслушавшись рассказов оперов о тюремных порядках, боится издевательств со стороны будущих сокамерников. Он уверен, что первым делом его поместят в прес-хату, не говоря уже о том, что уголовники, конечно же, будут отбирать у него передачи.

– Сережа, – не выдерживаю я, – кому ты на хрен нужен, чтобы тебя трогать? Запомни главные два принципа сосуществования в любом коллективе – во-первых, никогда не теряй чувства собственного достоинства, и во-вторых, никогда не унижай соседа. Если тебе удастся придерживаться этих заповедей, ничего с тобой не случится. Что касается продуктов – никто их отбирать не будет, твое – это твое. Как зайдешь в камеру, представься, назови свою статью, спроси, кто старший и где тебе можно расположиться. По идее, тебя заберут на СИЗО только во вторник утром. Я до того времени попрошу своего адвоката, чтобы сюда передали для тебя сигарет (сам я не курящий) и несколько пачек чая. Половину сигарет и чая предложишь старшему по камере для общака. Если возможности пополнить общак у тебя не будет, так сразу и объясни, никто тебе слова не скажет. И еще, никогда ничего не проси – самое неприятное в тех местах быть кому-то обязанным. И, конечно же, никогда ни при каких условиях не играй в карты – не только на деньги, но даже на приседания.

– Ты думаешь, до вторника меня не тронут?

– Как ты заметил, ты здесь третий день, и никаких передач тебе никто не передает, хотя мать знает, что с тобой случилось и пыталась к тебе прорваться еще в ментовке. Вывод: в ИВС ты находишься незаконно, по документам нигде не числишься, и потому охранники не принимают для тебя передачи. В понедельник твой следователь смотается в суд, там исправят ошибку и перепечатают постановление об избрании меры пресечения, после чего твое присутствие здесь будет, наконец, узаконено, и во вторник утром тебя переведут в СИЗО. Но это в теории, практика такова, что тебя могут до того опять выдернуть на райотдел. Будем надеяться, что это не произойдет.

– Но зачем, я же им все подписал?

– Вчера был праздник, менты жрали водку в честь самой человечной Конституции, а сегодня они могут вспомнить, с какой легкостью они выбили из тебя явку с повинной, покопаются и найдут еще несколько нераскрытых дел. И история с противогазом повторится. Хотя, какой там противогаз, ты в таком состоянии, что подпишешь любое признание. Однако еще раз повторяюсь, будем надеяться, что твои мучители тебя больше не тронут – в СИЗО избитых не принимают.

– Но ведь я не виноват, неужели нельзя никак это доказать?

– Видишь ли, Сереж, доказать, что твоя явка с повинной была из тебя выбита элементарно – достаточно сопоставить время твоего задержания, указанное в постановлении, с тем, когда тебя фактически забрали. Разница – сутки. Первый же вопрос к ментам, где ты эти сутки провел – и они могут сами оказаться на нарах. При таких обстоятельствах суд не имеет права признавать твою явку с повинной в качестве доказательства, но, знаешь, для тебя попытаться доказывать свою правоту – дело совершенно гиблое, не тот у тебя характер. Так что уж лучше показаний не меняй. А бить тебя, скорее всего не будут – только пугать. Для пыток как раз и существуют те самые сутки, которые выпали из протокола задержания – это делается на случай, если подозреваемый не выдержит издевательств и отдаст Богу душу прямо в райотделе. Тогда труп просто вывозится в лесополосу и выбрасывается обезображенный – с отрезанной головой или облитый кислотой, например.

– Как Гонгадзе?

– Ты знаешь, все-таки Гонгадзе – это не совсем ментовский почерк. Украшений менты уж точно не оставили бы.

– У меня четыре гривни было, и те забрали.

– Вот видишь, поэтому я не стал бы столь категорично заявлять, что труп Гонгадзе – дело рук «орлов» Кравченко. Хотя, кто его знает.

Гремит кормушка, мы получаем по миске с кашей, куску хлеба и по кружке чая.

Для принятия пищи выдается «весло» – алюминиевая ложка с обломанной под корень ручкой.

– Вкушая, вкусих мало меда и се аз умираю.

– Что? – Сергей таращится на меня из своего угла.

– Я говорю, порядок в хате надо бы навести.

Я прошу у дежурного веник, и пока Сергей выметает все углы, вычищаю до блеска раковину. Приносят передачу от Коваля. Самого его, должно быть, следователь ко мне не пускает. Жаль, что я вчера не догадался попросить передать сигареты: Сергей уже собирает окурки и крутит самокрутки.

XI

Опять гремят замки, визжит сигнализация, в камере появляется, распространяя запах коньяка, Квадрат. Дед явно навеселе, руки его испачканы тушью, в глазах – чортики, но уж больно грустные. Нет, конечно, о том, что его оставят на свободе, никто и помыслить не мог. Но одно дело – возможность, пусть и стопроцентная, другое – реальность.

– Предъявили? – спрашиваю я у Квадрата, оттирающего руки с мылом.

– Во вторник.

– А на СИЗО?

– Следак сказал, что в пятницу, так что будем вместе до 5-го. Мне менты свиданку организовали, друзья пришли, видишь, коньячку выпили. С подельником переговорили прямо в кабинете – менты побожились, что записывать разговор не будут. Я ему говорю…

– Дядь Коль, я думаю, для таких преступников, как мы с Вами, они «жучков» и на нашу камеру могут не пожалеть. Так что лучше сменим тему.

– Да, ты, пожалуй, прав.

Квадрат укладывается на нары, закрывает глаза. Для него начинается новая старая жизнь.

Опять гремят замки: «Губенко, с вещами на выход, поедешь на райотдел». Сергей начинает дико суетиться, вещи сыпятся у него из дрожащих рук. Я нагибаюсь к лежащему с закрытыми глазами Квадрату:

– Дядя Коля, можно я ему дам пару Ваших сигарет?

– А хрена ему! – Вдруг взрывается Квадрат и поворачивается лицом к стене.

Сергей выходит, дверь опять громыхает замками. Квадрат встает с нар и начинает раздраженно ходить по камере.

– Тут, между прочим, 20 камер. Ты что, собираешься всех гавриков кормить-поить?

– Дядь Коль, но ему сейчас хуже чем мне. Почему бы не помочь человеку? Даже если его в ментовке и не тронут, двое суток ему придется провести в «райотдельском» стакане без куска хлеба, сидя на лавочке.

– И что, с такими взглядами ты на СИЗО собрался идти? Ты о себе, дурак, подумай.

– Ты понимаешь, что ты отсюда не выйдешь? Ты понимаешь, что ты пытаешься пробить лбом стену? Да цена твоей жизни – двадцать кубиков «ширы». С кем ты собрался воевать? – С системой?

– Дядя Коля, я ни с кем не воюю. Я просто пишу. Пишу о том, что есть. Вот Вы сами говорили о прокуроре Симоняне, о его порядочности, и еще о Ясиноватском межрайонном прокуроре, помните? И я так и напишу. А если попадаются сволочи, то я и о сволочах буду писать без прикрас. Я и моя писанина – это только зеркало. Приведите мне предпринимателя, который никогда не платил взяток ни налоговикам, ни ментам, ни прокурорам, и я с радостью сделаю с ним интервью, я не в обиде ни на кого и я ни с кем не воюю. Знаете, лет этак 12 назад была в одной московской газете моя статья о методах работы Донецкого УКГБ. Владимиру Крючкову, тогдашнему председателю КГБ, ее на стол положили в надежде получить санкцию на отрывание моей головы. Не дал он такой санкции, потому что дело-то было не во мне, а в тех его донецких подчиненных, которые херней занимались и уголовные дела из пальца высасывали. А сейчас посмотрите, что делается. Вы знаете, как я к коммунистам отношусь, но то, что творят в отношении них СБУ-шники – это же позорище. Живет в Ясиноватой такая себе Антонина Хромова, ярая коммунистка и помощница народного депутата Николая Кравченко. Я этого Кравченко, грешен, сам перед выборами так в одной статье обсмеял, что ему, должно быть до сих пор икается. Но я это делал не от имени государства, а от своего личного имени. А СБУ-шники решили от имени государства эту Хромову проучить, и составили административный протокол о ее коррупционном, прости Господи, деянии – мол, не сдала она в Ясиноватский райсовет декларацию о доходах, полученных в качестве зарплаты помощника нардепа. А зарплату она, между прочим, получает в Верховной Раде, а не в райсовете, куда ее и на порог-то не сильно пускают. И декларацию совсем недавно сдавала, поскольку в областной Совет баллотировалась. Но решили государственные мужи, что в соответствии с каким-то там пунктом инструкции должна была она еще один экземпляр декларации заполнять. И вот этим ее «преступлением» уйма людей занималась, СБУ-шники домой повестки носили, в суд толстенное дело принесли, а судья, пальцем у виска покрутив, дело закрыл, и привлекать к ответственности Хромову не стал, ограничившись устным замечанием. А взять бы, да из зарплаты СБУ-шников и повысчитывать все те казенные деньги, которые они на ветер пустили, копая на Хромову компромат. И я так полагаю не потому, что с кем-то воюю, а потому, что стыдно уважающей себя организации подобными вещами заниматься. При всем моем неприятии коммунистов.

Квадрат успокаивается и садится на нары.

– Значит так, приходили ко мне друзья с шахты Октябрьской, я попросил их выяснить насчет тебя. Ты отсюда не выйдешь, есть приказ. Судья тебя 5-го отправит в СИЗО.

– Ну, отправит, так отправит, как-нибудь не пропаду, буду дальше писать – видите вторую тетрадку начал.

– Не дури, попробуй договориться с этими налоговиками. На хрен оно тебе надо, ты что, хочешь быть вторым Александровым? Так ты им не будешь. Ты мне сам говорил, что следователь тебя фотографировал при задержании, ты хоть понимаешь для чего? Или ты хочешь, чтобы благодаря этим фотографиям какой-нибудь ментовский «свидетель» опознал тебя как человека, который грабил магазин или вырывал у бабы сумочку? Ты что, еще не понял их методов работы? Пообещай им, что писать о них больше не будешь, что из Донецка уедешь. Ты что в Киеве не пристроишься?

– В Киеве я пристроюсь без проблем, не раз звали, но отсюда никуда не уеду из принципа и договариваться, дядя Коля, я ни с кем не буду.

– Ну и дурак!

(продолжение следует)

Владимир БОЙКО, специально для УК